— Слух у нас идет, что землю равнять будут.

— В ведомостях ничего не пишут. Да тебе-то что? Будут равнять, так будут.

— То-то, что не что. Видишь, в чем дело: помещик у нас один пус­тошку продает, просит дешево, по пяти рублей за десятину. Земля-то она пустая, а мне бы хорошо — мужику, сами знаете, все на пользу идет. Деньги есть, безвинно лежат, ну и хотелось бы купить.

— Так что ж? И покупай, коли деньги есть.

— То-то страшно, — слух идет, что землю равнять будут. Я и с волостным старшиной — он же мне племянник — советовался. «По­годи, говорит, дядя, покупать, смотри, как бы деньги не пропали, с нового года ожидают, „Положение" насчет земли выйдет — равнять будут». Вот и боюсь.

— Чего бояться? Ты всегда свои деньги из земли выберешь, много ли по 5 рублей с десятины?

— Хорошо, как выберешь, а если не успеешь?

— Покупай, а то надумается помещик, да заложит все имение и с пустошкой в банки, тогда уж на 5 рублей десятину не купишь.

— Ой ли?

— Да так я уж говорю, верно.

— Правда, правда. Мы тоже примечаем, что все паны землю под казну отдают, денежки выхватывают.

— Ну, вот.

— Так покупать?

— Покупай.

Коновал был в нерешительности, покупать или нет. Видно, что этот вопрос давно его занимает, и он, может быть, нарочно ранее, чем обык­новенно, зашел ко мне, чтобы переговорить.

— Я думал землю под деревню купить. .— Как под деревню?

— На деревню купчую сделаем, а я деньги заплачу.

— Можно и так.

— На деревню вернее бы.

Я говорил уже, что в тех редких случаях, когда многосемейный кресть­янин, купив отдельный хуторок, сядет в него, впоследствии, при разделе, образуется деревня, в которой земля будет оставаться в общественном пользовании. На моей памяти, из двора вольного хлебопашца или кресть­янина, водворенного на собственной земле, как стали звать вольных хле­бопашцев с сороковых годов, образовалась целая деревня.

Крестьяне, купившие землю в собственность, в большей части случаев остаются в деревне и на собственную землю не выселяются. Если эти земли в смежности с деревней, то часто случается, что эта купленная в собственность земля со временем делается общественною, деревенскою, причем — верно, однако ж, не знаю — однодеревенцы, вероятно, пос­тепенно выплачивают купившему затраченную им сумму.

Наконец, целые деревни приобретали земли в общественную собствен­ность и иным путем. Помещик, испробовав агрономию, машины, кормовые травы, плодопеременное хозяйство, скотоводство, батраков, потратив, какие были деньжонки, переходил к старой системе хозяйства со сдачей земли на обработку кругами крестьянам. И если запашки у помещика было много, денег мало, а земли в избытке, то случалось устраивались так, что отдавали крестьянам в собственность какой-нибудь хутор, отрезки, пустошь, а крестьяне должны были за это известное число лет обрабаты­вать землю при господской усадьбе.

Теперь уже не то. Теперь приобретать землю таким путем стало гораздо труднее. Прежде всего помещики узнали, что такое отрезки, то есть земли, отрезанные у крестьян, владевших при крепостном праве большим коли­чеством земли, чем сколько им пришлось получить по «Положению». Те­перь помещики очень хорошо понимают, что посредством этих «отрезков», составляющих необходимость для крестьян, они всегда могут их стеснить и заставить за отрезки обрабатывать круги. Поэтому теперь крестьянам купить отрезок очень трудно, в особенности за работу. Помещик знает, что и без того крестьяне за право пользования отрезком будут ежегодно работать ему столько кругов, сколько им под силу обработать.

Затем с проведением железных дорог пошли в ход леса и явился такой источник доходов, о котором никто не мечтал. Поднялись в цене леса, поднялись в цене и земли, крупные леса стали вырубать, мелкие заросли сберегать.

Наконец, явились банки, которые стали давать деньги под залог имений и тем затруднили приобретение крестьянами земель, потому что в банки имения закладываются в полном составе, со всеми отрезками, пустошками. Покупать целые имения крестьянам не под силу, да и не сподручно, а между тем и хотел бы помещик, нуждаясь в деньгах, продать какую-нибудь пустошку или отрезок — нельзя. Нельзя потому, что он заложен в составе всего имения. Конечно, со временем дело может устроиться так, что банки будут продавать земли крестьянам раздробительно. Сверх того в последнее время явилась еще поддержка — падение кредитного рубля. Это, впрочем, одинаково выгодно для всех земледельцев. Действительно, земля дает все то же количество пудов льна и пеньки, ведер молока, кулей ржи, и за все это немец платит золотом, хотя, положим, и скинет там малость. А между тем проценты в банк, повинности, акциз платятся все теми же бумажками. Тот, кому прежде для уплаты процентов в банк приходилось продать пятьдесят пудов масла, может теперь разделаться с банком, продав всего 25 пудов — много 30. Прежде мужику, чтобы купить вина на свадьбу, нужно было за один акциз отдать 14 пудов пеньки, а теперь приходится отдать всего 7—10. И во всем так — только обходись своим, не потребляй ничего покупного, немецкого.

Но, представьте себе, что вдруг кредитный рубль все будет падать, падать, наконец упадет до копейки. Вдруг для уплаты процентов в банк достаточно продать только полпуда масла, а для уплаты -акциза за ведро вина — всего один фунт пеньки. Вот уж тогда недоимок не будет! Детей сколько народится — страсть!

Теперь за газету приходится отдать 4 1/2 пуда пеньки, * а тогда всего 2 фунта! Во всех деревнях газеты читать станут. Зажиточно живет граборский двор, состоящий из трех женатых братьев. Но вот пошли ссоры, стали бабы точить мужей. У одного брата мальчиков много, у другого детей нет, у третьего всего две девочки. Принес брат, у которого нет детей, свой весенний граборский заработок и отдал хозяину — дело ни виду, в артели утаить нельзя, это не то, что пошел куда-нибудь в Москву на заработок, где неизвестно, сколько заробил, можно частицу и жонке передать. Баба начинает точить: «Ишь, сколько рубах за весну на работе спарил — не наготовишься на тебя, а тут и прясть некогда: большуха-то дома сидит, а ты то за водой, то корму скоту задай». Точит да и только, к себе не принимает: «неволя ж нам на чужих детей работать, вон Бар-динский барин с охотой грабору сто рублей в год дает! Бросил землю — и концы в воду, чем так маяться, лучше ж в достатке жить». И пошла, и пошла точить. Сказано: бабе цена грош, да дух от нее хорош. Начинаются ссоры, попреки.

Дело кончается тем, что граборский двор разделяется, хорошо еще если на два, а то и на три новых двора. Что в результате будет бедность, нет никакого сомнения, в особенности, если в дворе нет залежных денег, если деревня не имеет иной земли, кроме той, которую получила в надел. Ко всем тем невыгодам от раздела, на которые я указал выше — три нивы, три избы, три молебна в праздник, три горшка, — присоединяется еще и то, что одиночка, даже грабор, знающий специальное дело, не может отходить на заработок, не может с пользой для себя употребить свободное от земледельческих занятий время. Прежде двор отпускал на весенний и осенний заработок двух человек, а теперь три двора не могут отпустить ни одного. Другие весною соединяются в артели, идут на заработки, воз­вращаются к покосу с деньгами, а как пойдет одиночка, на кого он оставит хозяйство, особенно если есть маленькие дети? Только урывками, когда дома главное дело сделано, уходит он на граборские работы, часто в оди­ночку, поблизости, к соседним помещикам. Но хорошо, если есть грабор­ские работы поблизости. Нуждаясь в деньгах для уплаты податей, такому одиночке часто, волей-неволей, приходится брать на обработку землю и покосы у помещика, брать с половины.


[««]   А.Н. Энгельгардт "12 писем из деревни"   [»»]

Главная страница | Информация