Глава 4. Главные объекты атаки в антисоветском проекте

Давайте кратко обозначим главные содержательные блоки антисоветизма, его тематику. Отсюда видно, на какие конструкции советского строя направлялись удары.

Образ государства

Первым условием успешной революции (любого толка) является отщепление активной части общества от государства. Каждого человека тайно грызет червь антигосударственного чувства, ибо любая власть давит. Да и объективные основания для недовольства всегда имеются. Но в норме разум и другие чувства держат этого червя под контролем. Внушением, художественными образами, песней можно антигосударственное чувство растравить.

В “Независимой газете” (17 мая 2000 г.) помещено большое письмо одного из когорты антисоветских идеологов  А.Ципко. Само название письма красноречиво: “Магия и мания катастрофы. Как мы боролись с советским наследием”. Приведу некоторые его откровения, которые говорят как раз о зарождении и созревании антисоветского проекта:

“Мы, интеллектуалы особого рода, начали духовно развиваться во времена сталинских страхов, пережили разочарование в хрущевской оттепели, мучительно долго ждали окончания брежневского застоя, делали перестройку. И наконец, при своей жизни, своими глазами можем увидеть, во что вылились на практике и наши идеи, и наши надежды...

Не надо обманывать себя. Мы не были и до сих пор не являемся экспертами в точном смысле этого слова. Мы были и до сих пор являемся идеологами антитоталитарной - и тем самым антикоммунистической - революции... Наше мышление по преимуществу идеологично, ибо оно рассматривало старую коммунистическую систему как врага, как то, что должно умереть, распасться, обратиться в руины, как Вавилонская башня. Хотя у каждого из нас были разные враги: марксизм, военно-промышленный комплекс, имперское наследство, сталинистское извращение ленинизма и т.д. И чем больше каждого из нас прежняя система давила и притесняла, тем сильнее было желание дождаться ее гибели и распада, тем сильнее было желание расшатать, опрокинуть ее устои... Отсюда и исходная, подсознательная разрушительность нашего мышления, наших трудов, которые перевернули советский мир”.

Здесь замечательно четко выражено важное и не вполне осознанное в обществе свойство: идейным мотором антисоветизма была страсть к разрушению . Именно она соединила разрушителей из числа тех, кто чувствовали себя притесненными советской системой. Заметим, вовсе не все "притесненные" примкнули к разрушителям – их было небольшое меньшинство, и ничего бы они не сделали без соучастия политической власти.

У этого союза и не могло быть никакого позитивного проекта, желания строить, улучшать жизнь людей - ибо у каждого в этом союзе был “свой” враг. Чистый “ленинист” вступал в союз с заклятым врагом марксизма - ради сокрушения советского строя. Были даже такие, для кого главным врагом был военно-промышленный комплекс его собственной страны! Понятно, что когда движущей силой интеллектуального сообщества становится страсть к разрушению, судьба миллионов “маленьких людей” не может приниматься во внимание. Эти интеллектуалы - Наполеоны, а не тварь дрожащая.

А.Ципко продолжает с ясным пониманием своей и его друзей миссии: “Нашими мыслями прежде всего двигала магия революции... Но магия катастрофизма, ожидание чуда политических перемен и чуда свободы мешали мыслить конструктивно, находить технологические решения изменения системы... Магичность и катастрофичность нашего мышления обеспечивали нам читательский успех, но в то же время мешали нам увидеть то, что мы должны были увидеть как ученые, как граждане своей страны... Мы не знали Запада, мы страдали романтическим либерализмом и страстным желанием уже при этой жизни дождаться разрушительных перемен...”. Замечу, что высказанные здесь А.Ципко претензии считаться учеными и гражданами своей страны абсолютно необоснованны. Научный тип мышления несовместим с магией, ожиданием чуда и той крайней, фанатичной идеологизированностью, о которой пишет сам автор. С другой стороны, делать все, чтобы разрушить, например, военно-промышленный комплекс и государственные структуры страны в момент, когда она ведет тяжелую глобальную войну (пусть и холодную), никак не могут ее лояльные граждане. Это - функция “пятой колонны” противника.

А.Ципко верно оценивает результаты: “Борьба с советской системой, с советским наследством - по крайней мере в той форме, в какой она у нас велась - привела к разрушению первичных условий жизни миллионов людей, к моральной и физической деградации значительной части нашего переходного общества”. Физическая деградация части общества - это, надо понимать, гибель людей. По последним уточненным данным, к 2001 г. эта “неестественная” гибель составила в РФ 9 миллионов человек.

Понятно, что все жизнеустройство в СССР замыкалось на сильное патерналистское идеократическое государство. Иного и быть не могло - таковы были исторические условия и инерция нашей цивилизации, хотя темпы модернизации и либерализации советского государства были исключительно высокими. Каждый может мысленно сравнить советское государство 50-х и начала 80-х годов. Я бы сказал, что темпы либерализации в условиях реальной войны (пусть и холодной) были на грани допустимого, а то и переходили эту грань.

Тем не менее, "шестидесятники" отвергали советское государство не за низкие темпы модернизации, а именно за его сущностные принципы, неустранимые без его полного разрушения. Во время перестройки уже открыто была раскрыта истинная цель кампании - именно уничтожение советского государства. Но до прихода к власти Горбачева эта цель ставилась шире и потому еще разрушительнее - как подрыв легитимности государства вообще и в особенности "империи".

"Умеренный" историк М.Гефтер говорил в 1993 г. в Фонде Аденауэра об СССР, "этом космополитическом монстре", что "связь, насквозь проникнутая историческим насилием, была обречена" и Беловежский вердикт, мол, был закономерным (М.Гефтер. Мир, уходящий от "холодной войны". – "Свободная мысль", 1993, № 11). На другом полюсе - гротескная В.Новодворская: "Может быть, мы сожжем наконец пpоклятую тоталитаpную Спаpту? Даже если пpи этом все сгоpит дотла, в том числе и мы сами..." ("Новый взгляд", 1993, № 110).

Вот, А.С.Ципко заявляет: “Не было в истоpии человечества более патологической ситуации для человека, занимающегося умственным тpудом, чем у советской интеллигенции. Судите сами. Заниматься умственным тpудом и не обладать ни одним условием, необходимым для постижения истины”. Представляете, в СССР человек умственного труда не обладал ни одним условием для постижения истины. Ни одним ! Ну разве это умозаключение совместимо с нормальной логикой и здравым смыслом? Нет, его тоталитаризм доведен до абсурда.

И как раз понятие "тоталитаризм" стало у "шестидесятников" синонимом советской государственности. При этом даже сталинизм превратился в их проекте всего лишь "частичного" врага, в выражение лишь одной ипостаси тоталитарного государства. Другой "антисоветский марксист", А.П.Бутенко, пишет о реформах Хрущева: "Антисталинизм - главная идея, мобилизационный стяг, использованный Хрущевым в борьбе с тоталитаризмом. Такой подход открывал определенный простор для борьбы против основ существующего социализма, против антидемократических структур тоталитарного типа, но его было совершенно недостаточно, чтобы разрушить все тоталитарные устои" ("Общественные науки и современность", 1995,  № 5).

Именно против "всех" государственных устоев, вплоть до детских садов, и был направлен антисоветский пафос. Л.Баткин в книге-манифесте “Иного не дано” задает риторические вопросы: “Зачем министр крестьянину - колхознику, кооператору, артельщику, единоличнику?.. Зачем министр заводу?.. Зачем ученым в Академии наук - сама эта Академия, ставшая натуральным министерством?”. При этом, кстати, был нанесен удар по рациональному сознанию. В своей атаке на государственность демократы оперировали западными понятиями, которые в общественном сознании воспринимались совсем иначе, так что не возникало психологической защиты против скрытого в них антиэтатизма. Антигосударственные идеи действовали по принципу вируса.

Категорическому отрицанию подвергался главный инструмент государства – насилие . Кстати, сейчас мы видим, что отвращение к государственному насилию распространялось именно на советское государство, а насилие, например, властей США вызывает у наших антигосударственников уважение. В советской истории насилие же представлялось преступным даже в самые критические периоды, когда государственные органы были вынуждены решать срочные и чрезвычайные задачи ради спасения множества жизней граждан.

М.М.Пришвин пишет в дневнике 1919 г., в разгар гражданской войны: "Представителя свободы коммуниста Алексея Спиридоновича я спросил:

- Как вы можете сажать людей в холодный амбар?

- Это необходимость, - ответил он, - и вы, и всякий посадит, если ему нужно будет собрать с наших крестьян чрезвычайный налог. Сами виноваты плательщики: он приходит, плачет, на коленки становится, уверяя, что у него нет ничего. Его сажают в холодный амбар, и через час он кричит из амбара: "Выпускайте, я заплачу!" Раз, два - и пошла практика, и так повсеместно по всей Советской России начался холодный амбар. И вы сделаете то же самое, если встанете перед государственной задачей собрать чрезвычайный налог".

Возмущаясь государственным насилием в СССР, антисоветские идеологи проявляли поразительное отсутствие исторического чувства. Они как будто не видели, что начиная с первых лет ХХ века, именно в ходе государственных репрессий над крестьянами, а потом и Кровавым воскресеньем и Ленскими расстрелами, было брошено семя культуры насилия в России. Эта культура взросла и стала всеобъемлющей в ходе империалистической, а потом и гражданской войны. Такова данная нам история – в этой культуре было воспитано все общество. Почитайте кумира наших демократов Корнея Чуковского, который писал Сталину о необходимости учредить концлагеря для озорных первоклассников. Писатель Киршон был расстрелян – но перед этим он советовал "поставить к стенке" цензора Главлита, пропустившего в печать книгу А.Ф.Лосева "Диалектика мифа".

Поражает, насколько умнее и мудрее был даже совсем молодой Пушкин – а ведь все мы его вроде бы учили. В "Капитанской дочке" он пишет, под именем Гринева, об изменениях, произошедших на жизни одного поколения (в связи с тем, что капитан Миронов в крепости собирался пытать башкирина из "бунтовщиков"): "Пытка в старину так была укоренена в обычаях судопроизводства, что благодетельный указ, уничтоживший оную, долго оставался безо всякого действия… Даже и ныне случается мне слышать старых судей, жалеющих об уничтожении варварского обычая. В наше же время никто не сомневался в необходимости пытки, ни судья, ни подсудимые". Да, Петр Гринев начала XIX века уже считал пытку "варварским обычаем", но в 1774 г. он не сомневался в ее необходимости. Но можно ли из-за этого проклинать молодого Гринева и уничтожать все жизнеустройство Гринева зрелого? Да в конце 80-х годов наши антисоветские демократы проклинали СССР 30-х годов за то, что он не был "гражданским обществом". А ведь они и сами уже в 90-е годы не пониимают, что это такое.

И.Ионов пишет в 1994 г. о тех разрывах в сознании, которые возникают, когда западные понятия, буквально переведенные на русский язык, сталкиваются с нашим историческим подсознанием. Как пример он берет понятие "гражданское общество", которое сыграло большую роль в расщеплении массового сознания в годы перестройки: "Даже сейчас, когда сознательная фальсификация закончилась, содержание этого понятия и смысл входящих в него слов противоречат друг другу. Дело в том, что в России не было того западного города, чье население составляло городскую ("гражданскую" - от слова град, город) общину, давшую смысл понятию "гражданское общество".

У нас понятие "гражданский" неразрывно связан с понятием "государство". Отсюда: гражданское общество - это общество граждан (государства), общество в его неразрывной связи с государством (тем более что у нас в быту понятия "общество", "нация" и другие часто выражаются понятием "государство"). Русский историк, для того чтобы правильно использовать понятие "гражданское общество", должен каждый раз специально "переводить" его для себя, использовать его не как родное, а как иностранное слово...

Ситуация усугубляется еще и тем, что европейские исторические понятия в русском употреблении отличает "ложная ясность", уплощенная поверхностность. У них отсутствует "третье измерение", глубина, отражающая их предшествующую эволюцию. Понятие "республика" не ассоциируется для нас с любой формой правления (включая монархию)..." (И.Ионов. Кризис исторического сознания в России и пути его преодоления. Общественные науки и современность, 1994, № 6).

Действительно, во время перестройки людей совсем запутали с понятиями демократия , свобода , тоталитаризм и т.д. Начиная поворот к холодной войне, Г.Трумэн сказал: «Слава Богу, что у нас не демократическая система правления. У нас республика. Мы избираем людей для того, чтобы они, исходя из своих представлений, действовали в интересах общества» (Цит в: С.Ю.Шенин. Начало холодной войны: анатомия «великого поворота». - США, 1994, № 12). В США не демократия, а республика! Этого у нас вообще никто бы не понял.

В результате всех этих усилий мы пришли к нынешнему кризису с деформированными представлениями о значении государства и рваной исторической памятью. В дебатах в Интернете, которые я упоминал, тот же Б. вслед за отрицанием "советской империи" доходит, по сути, до отрицания России и самой возможности ее сохранения: "Да, Сталин создал сверхдержаву, (военно-мужицкую империю), но почему Вы записываете это ему в плюс? Я не говорю о средствах... Я вообще не говорю о цене...". Здесь отрицание доведено именно до чистоты - Б. идет дальше большинства демократов, ибо они всегда упирали именно на "средства и цену" (репрессии и т.п.). Он это отбрасывает как несущественное и отрицает в принципе само стремление быть сверхдержавой - хотя не может не знать, что в реальных условиях ХХ века только это обеспечивало выживание России. Ведь тогда все это прекрасно понимали - не смог бы никакой Сталин создать "военно-мужицкую империю", если бы "мужики" нутром не почувствовали ее необходимости.


[««]   С.Г.Кара-Мурза "Советская цивилизация" (том II)   [»»]

Главная страница | Сайт автора | Информация